В прошлых номерах (ВТ от 21.04, 5.05, 19.05, 2.06, 16.06 и 30.06) я рассказала о первых днях войны в Киеве, нашей дороге в Эстонию, чувстве вины и синдроме беженца, а также о том, как живут украинцы, приехавшие в Тарту. А сегодня я расскажу вам о том, как живут мои друзья и коллеги, оставшиеся в Украине.
«Я вам не верю!»
Безопасных городов в Украине сегодня просто нет. Помню, как в конце марта знакомый написал, что в Кременчуге всё спокойно, и буквально через несколько дней россияне разбомбили Кременчугский НПЗ. А последние дни июня вообще превратили жизнь жителей Кременчуга в кошмар. 27 июня Россия ударила ракетами по городу и попала в местный ТЦ, в результате чего погибли 20 человек и несколько десятков пострадали.
Я знаю, что большинство людей, которые не соприкасались с войной, воспринимают эти сводки довольно спокойно. Мол, двадцать погибших – не так уж много, не двадцать же тысяч в конце концов. Что касается пострадавших, то тут и вовсе многие представляют себе картинку из военного фильма: человек с перебинтованной рукой или ногой и бодрое напутствие врача – до свадьбы заживёт!
Для тех, кто пережил военные действия, обстрелы, потери, те же самые сводки звучат совсем по-другому. 20 погибших – это свой личный ад минимум в 20 украинских семьях. Кто-то навсегда потерял родителей, кто-то – супруга, а кто-то – ребёнка. Что касается пострадавших, то у многих из них до свадьбы уже ничего не заживёт. Ведь последствиями взрыва часто являются оторванные конечности. И именно такими, по словам очевидцев, были последствия попадания ракет в кременчугский ТЦ – людей выносили без рук и без ног.
На днях я прочитала комментарии под ссылкой на одну из своих статей, в которых несколько читателей прямо говорят: «Я вам не верю! Зачем вы врёте?».
Что я могу сказать? Если бы такое говорили в первые дни войны, я бы, наверное, поняла ход мысли этих людей. Ситуация, когда россияне, десятилетиями называвшие себя «братским народом», бомбят украинские города, сравнивая их с землёй, настолько абсурдна и невероятна, что я сама не могла в неё поверить утром 24 февраля. Примерно до первой воздушной тревоги и до первой ракеты.
Но сейчас, когда война в моей стране идёт уже пятый месяц, я могу только посочувствовать людям, которые на полторы сотни дней намертво застряли в стадии отрицания и, похоже, вообще не собираются из неё выруливать. А зачем? Ведь это же так удобно: вы всё врёте, а я – в домике.
Новости, которые убивают
Мой первый погибший во время войны коллега умер не на фронте, а на своём обычном рабочем месте, в свой день рождения. 3 апреля 2022 года ему исполнилось 47 лет. И так получилось, что по графику весь этот день он дежурил на ленте новостей.
Новости в этот день были кошмарными – из освобождённой Бучи. Напомню, что практически с первых дней войны этот город-спутник Киева находился под постоянными обстрелами россиян, а в конце марта – больше недели в российской оккупации. 31 марта город освободили от оккупантов, и как раз 3 апреля новостные ленты были заполнены сообщениями с ужасающими подробностями и фотографиями погибших.
Руслан отработал в этих условиях целый день. А когда его смена на ленте закончилась, схватился за сердце и умер. Прибывшие врачи сказали, что не выдержало сердце.
Истории Бучи и Ирпеня (это второй крупный пригород Киева, который стал в марте 2022-го полем боя и был частично оккупирован врагом) гораздо глубже и трагичнее, чем это может показаться на первый взгляд. Дело в том, что именно в этих городах покупали себе квартиры переселенцы из Донецкой и Луганской областей, которые уехали из родных мест после 2014 года. Они ехали ближе к столице, потому что в Киеве было легче всего устроить жизнь заново и найти работу. Но квартиры в столице слишком дорогие, и поэтому те, кто смог накопить средства на ипотеку, покупали небольшие квартиры в новых ЖК в Буче и Ирпене – после 2015-го в этих городах начался настоящий строительный бум.
Сейчас эти люди (разумеется, те, кто остался жив) потеряли абсолютно всё во второй раз. Многие говорят, что начинать с нуля в третий раз у них уже нет ни желания, ни сил.
Летом трагедии Бучи и Ирпеня сменились свежими новостями, только от заголовков которых замирает сердце: «В Мариуполе люди часами стоят в очереди, чтобы набрать воду из канализационного колодца», «В Мелитополе угрожают отбирать у родителей детей, которые не придут в русские школы», «Родные защитников «Азовстали» решили пока не рассказывать о пытках в российском плену» (это новости за 4 июля).
Жить «обычной жизнью» невозможно
Я сознательно не пишу здесь истории из оккупированных регионов Украины, потому что они настолько ужасны и безысходны, что в них не хочется верить даже нам самим. Что уж говорить про эстонских читателей, многие из которых отказываются верить даже в сам факт оккупации. Поэтому приведу здесь несколько коротких историй из «мирной столицы» от своих коллег и друзей, большинство которых остались в Киеве. Несмотря на то, что многие их них, как может показаться со стороны, занимаются привычными делами, жизнь каждого перевернулась с ног на голову.
София, 54 года:
«С 24 февраля у меня нет не то что уверенности в завтрашнем дне, а даже уверенности, что этот день вообще наступит. В таких условиях психологи советуют попробовать жить сегодняшним днём и пытаться заниматься обычными повседневными делами, чтобы не сойти с ума. Мне это особенно необходимо, потому что мой единственный сын воюет на фронте. Мои повседневные дела – это моя работа, которой я занимаюсь на удалёнке с утра до позднего вечера, пока просто не падаю от усталости замертво и не засыпаю. Муж работает в таком же режиме. В выходные ездим проведать моего 90-летнего отца. Все действия – автоматические, какие-то безэмоциональные. Конечно, я не могу сказать, что я совсем не радуюсь – бывает даже смеюсь. Но это какие-то поверхностные реакции, фоном которых является огромная всеобщая беда».
Александр, 46 лет:
«В военкомат я пошел 25 февраля – сказали ждать повестку. Пока повестка так и не пришла, так что работаю. Зарплату из-за войны сократили вдвое, но это и не важно – мне почти ничего не нужно. Дни похожи один на другой, я даже не замечаю, как они проходят. С начала войны живу один – жена с дочкой эвакуировались в Венгрию. Даже не думал, что буду так безумно скучать: до этого мы никогда не расставались больше чем на неделю».
Алексей, 47 лет:
«Я хотел воевать и даже с другом договорился – он у меня замкомбрига. Но тут мои женщины (жена, мама и теща) с трёх сторон устроили хитрую истерику. Да и друг с самого начала уговаривал помогать из тыла. Сейчас пишу ему аналитические записки и ищу технику для их бригады. Уже нашёл два джипа. Получается, случайно стал полуволонтёром, практически не уходя с основного рабочего места: неожиданно оказалось, что у меня есть таланты снабженца».
Алена, 39 лет:
«Я подписана на блогера в Инстаграм, которая родом из Донецка. Как-то прочитала у неё такую фразу: «после Донецка я с трудом переживаю каждый момент выхода из дома, даже если выхожу, чтобы лететь в путешествие». Блогер пояснила, что когда-то она вышла из своей квартиры в Донецке, рассчитывая вернуться через несколько дней, и больше не вернулась туда никогда. И это стало огромной травмой, которую она вот уже восемь лет переживает снова и снова, когда закрывает за собой входную дверь. Сейчас, похоже, аналогичная травма нарисовалась и у меня – так сказать, авансом. С моей квартирой пока ничего не случилось, но каждый раз при выходе на улицу у меня начинается паническая атака, которая меня буквально парализует. Об эвакуации даже думать не могу: эта квартира – всё, что у меня есть. Во время воздушных тревог залезаю под кровать, часто там и провожу ночь».
Елена, 48 лет:
«Мы живем в Шевченковском районе столицы, который в первые дни войны обстреливали так, что я на второй день войны отправила дочь в Западную Украину, а сама с 85-летней мамой неделю жила в подвале. Мама лечь на пол в подвале не могла физически, поэтому ночью дремала на стуле. И на шестой день она просто заснула и упала с этого стула. Каким-то чудом она ничего не сломала, и я решила, что с меня хватит. Родственники помогли нам добраться до Хмельницкого, где мы прожили 50 дней у знакомых – семь человек в двухкомнатной квартире. Сейчас вернулись домой. Работы нет, денег тоже, живём на сбережения и мамину пенсию. В подвал больше не спускаемся – очень жалко маму, которая совсем не может ходить. Спим в коридоре между двумя несущими стенами, во время воздушной тревоги выходим в общий коридор. Поскольку там воя сирен почти не слышно, это создает иллюзию, что мы в безопасности. А вообще у нас большие планы на будущее – выжить!»
Светлана, 57 лет:
«У меня день рождения в июне, и в этом году я как-то особенно остро почувствовала, что мне ничего не нужно. Единственное моё желание – чтобы закончилась война, мои дети вернулись в Украину, и я бы наконец обняла их. Пока это желание не сбывается, решила сделать себе необычный подарок – пожертвование клинике, где лечатся дети с тяжёлыми заболеваниями. В ответ мне прислали не только отчёт с копиями всех документов и чеков на купленное оборудование, но и фотографии детей и врачей. Плакала два дня».
Сейчас для многих нормой стали «эмоциональные качели»: настроение быстро меняется от «я всё могу и мы победим» до полного бессилия и безысходности. Потерям не видно конца. Россия сегодня крадёт не только украинское зерно, территории нашей страны и жизни наших граждан. Она украла у нас весну и лето, украла счастливое детство у наших детей и спокойную мирную старость у наших родителей. В один миг россияне растоптали наше прошлое, в котором мы с ними были одной страной, настоящее, в котором мы решили жить самостоятельно, и будущее, в котором для них в наших душах места больше нет и не будет.
В следующем номере я завершу этот цикл статей и расскажу вам о том, почему многие украинцы возвращаются домой, не дожидаясь окончания войны.
Наталья Мичковская
Фото: Людмила Числовская