Тимур Гузаиров
Источник: ERAF.130SM.1.2558-1
Николай Иванович Чернов, служивший в период немецкой оккупации Эстонии в Комитете русской помощи, был арестован НКВД в феврале 1945 года, а уже в июле – освобождён. Уникальное коллективное письмо людей, не побоявшихся заступиться за него, сыграло решающую роль в его судьбе.
Николай Иванович Чернов родился в Таллинне 25 апреля 1923 года в семье химика-кустаря. В 1936 году Чернов поступил в Таллиннскую русскую торговую школу, по окончании которой работал делопроизводителем в мастерской отца.
В июне 1941 года по предписанию НКВД Черновы были вынуждены покинуть Таллинн. В сентябре семья вернулась в город, оккупированный уже немцами. Летом 1942 года началась всеобщая мобилизация в немецкую армию.
Чтобы её избежать, в декабре Чернов согласился на подвернувшуюся работу в создаваемом Комитете русской помощи. Сначала это был отдел основанной после прихода немцев структуры ERÜ (в документах фигурирует как «Эстонская взаимопомощь» или «Эстонская народная помощь»). В 1943-м комитет выделился в отдельную организацию. Его целью было оказание социальной помощи русским Эстонии, в частности, по словам Чернова, «организация помощи эвакуированному населению из пределов СССР, организация детских домов, садов и площадок», решались вопросы снабжения, обеспечения одеждой и продуктами питания. Помогать советским военнопленным комитету было немецкими властями запрещено.
Деньги комитет получал из городского финотдела авансом, который погашался из средств от церковных сборов, пожертвований, добровольных отчислений. Комитет также частично финансировался Эстонской взаимопомощью (до июня 1944 года, затем помощь поступала от Русской православной церкви). За всё время было израсходовано 140–160 тысяч марок.
В Комитете русской помощи Чернов с декабря 1942 по июль 1944 года служил сначала счетоводом, потом заведующим хозяйственной частью и, наконец, возглавлял его до прихода советских войск. С осени 1944 года до дня ареста, 9 февраля 1945 года, Чернов работал заместителем главного бухгалтера в Наркомате строительства, в Первом строительном тресте.
Первые сведения о Чернове и Комитете русской помощи как об антисоветской организации НКГБ получил в ноябре 1944 года из допросов арестованных. Здесь важно отметить одно стилистическое различие, которое предопределило ход событий. Если Чернов, характеризуя позднее на допросе деятельность комитета, говорил о помощи русским, эвакуированным из СССР, то, согласно имевшимся у НКГБ показаниям других людей, задачей организации была «помощь пострадавшим от большевиков и Красной Армии». Кроме этого, Комитет русской помощи был представлен как прикрытие и пособник проводившейся немцами политики, направленной на уничтожение русских в Эстонии. Подозрение против Чернова также усиливал тот факт, что по его распоряжению 20 или 21 сентября 1944 года были сожжена вся документация комитета.
15 апреля 1945 года Чернову было предъявлено обвинение в том, что он, «будучи враждебно настроенным к существующему в Советском Союзе строю, <…> поступил на службу в антисоветскую организацию <…> проводившую среди этого населения воспитательную работу в духе ненависти к Советской власти». Чернов вину не признал.
Еще ранее, 9 марта 1945 года, НКГБ получил два письма. Первое – письмо от отца Чернова, описавшего деятельность сына в Комитете русской помощи. Он назвал имена шести человек, которым его сын помог – это были жёны красноармейцев и насильственно эвакуированные из СССР. Второе – групповое письмо от 28 русских, которым во время немецкой оккупации Эстонии помог Чернов. В тексте указаны их имена, фамилии, адреса. Среди подписавших были также русские, чьи сыновья, мужья служили в Красной Армии.
НКГБ, несмотря на предъявленное Чернову обвинение, продолжило расследование, были допрошены несколько человек. Из допроса М. Константиновой: «Я ни разу не слышала, чтобы кто из русских произнёс обиду или кому-либо было бы отказано в помощи <…> Я о Чернове могу сказать только одно как о хорошем человеке и отзывчивом». В показаниях немаловажным было также указание на то, что во время общения с обращавшимися в комитет за помощью не присутствовал «кто-либо из немецких оккупантов».
12 июля 1945 года дело против Чернова было прекращено. В постановлении особо отмечались показания двух женщин. «Матяшина Анна Тимофеевна, мать героя Советского Союза показала, что Чернов Н.И., будучи в Комитете русской помощи, ей, как матери имевшей детей, оказывал денежную помощь в сумме 150 р.». «Свидетель Толбина Екатерина Артемьевна показала, что Чернов, зная, что она является женой красноармейца, об этом никому не донёс, а наоборот оказывал ей с детьми материальную помощь и высказывался о поражении немецкой армии».
17 июля Чернов был освобождён, все конфискованные вещи были ему возвращены. Уникальное групповое письмо в защиту арестованного (сам факт его написания и отправки в НКГБ 9 марта 1945 года!) свидетельствует о том уровне страха, в котором жили советские русские в Эстонии после ухода немцев и до окончания войны. Приближавшаяся победа над фашизмом объединила людей, вселила – не во всех и ненадолго – смелость; вместе с надеждой на мирную жизнь появились иллюзии, что после войны возможны какие-то перемены; усилилось чувство справедливости, эмпатии, благодарности, взаимного доверия; изменилось соотношение между внутренней свободой, активностью и страхом, пассивностью.
В этой связи отмечу, что при чтении более 200 довоенных следственных дел НКВД ЭССР я не обнаружил ни одного факта группового заступничества за арестованного. С этой точки зрения, ситуация 1940–1941 гг. представляется молчаливой катастрофой, в том числе для русскоязычных жителей. Это был период резкого подавления эстонского общества путём страха и террора.