В этом году Эстонский музей авиации в деревне Ланге отпразднует свое 25-летие – грандиозными Днями авиации, которые пройдут с 7 по 8 июня. Накануне этой знаменательной даты мы побеседовали с главным вдохновителем, основателем, хранителем, экскурсоводом, душой и совестью музея – неутомимым энтузиастом эстонской авиации Мати Меосом. В разговоре он поделился как повседневными радостями и трудностями, так и воспоминаниями о пройденном пути – а заодно заглянул и в будущее, где, по его словам, «облаков точно хватит на всех».
Расмус Реканд
– Сегодня суббота, на парковке – полдюжины машин. Можно ли сказать, что сезон в Музее авиации уже начался?
Пока рано делать выводы – мы открылись всего несколько дней назад. Но приятно, что люди о нас помнят. Вчера, например, нас посетило около ста человек. Весна – время, когда горожане ищут, чем бы заняться за пределами города, а до пляжа еще холодновато. У нас, как и у всех, главный «продавец» – это хорошая погода.
Год от года общее число посетителей у нас остается довольно стабильным. Если не считать ковидные годы, в сезон через музей проходит около 25 тысяч человек – и взрослых, и детей.
Недавно проводили исследование: среди мужчин наш музей оказался одним из первых, кого они вспоминали. Увы, по общему числу посетителей мужчины составляют меньше пятой части, так что в общем рейтинге узнаваемости мы не попали в топ.
– Какую часть бюджета покрывает доход от продажи билетов? Неужели только за счет кассы удается выживать и даже расширять экспозицию?
Доход от билетов покрывает примерно треть наших поступлений. У большинства музеев примерно та же ситуация, а у некоторых – и хуже. Чтобы как-то сводить концы с концами, мы устраиваем Дни авиации – слава богу, у нас есть надежные партнеры, которые каждый год нас поддерживают: кто плечом, кто небольшой суммой. На инвестиции приходится постоянно писать проекты, подавать заявки на финансирование. Без поддержки Общества развития Тартумаа и PRIA никакого развития попросту не было бы. Зимой, когда двери закрыты для обычных посетителей, приходится усердно заниматься бумажной работой.
Министерство культуры тоже не забывает – каждый год мы получаем от них 9000 евро. Этого как раз хватает, чтобы покрыть половину зарплаты уборщицы.
– А сколько человек нужно, чтобы всё это работало изо дня в день?
Как видишь, нас тут двое: я и кассир-администратор. По требованиям закона у нас числится и научный сотрудник на частичной ставке, иногда помогают временные работники. Больше всего времени мы тратим на уход за территорией (а это более 9 гектаров!) и экспонатами. Иногда друзья или добровольцы приходят на помощь, но, признаться, в наше время помощников очень мало – раз, два и обчелся. А жаль, ведь если у кого-то вдруг возникнет желание поучаствовать в жизни необычного места, работа здесь найдется всегда: и траву подстричь надо, и ангары подмести, и витрины протереть…
Для сравнения: Дорожный музей, который по масштабу с нами вполне сопоставим, получает от государства в 100 раз больше поддержки!
Выходит, Дорожный музей нужен государству в 100 раз больше, чем главный авиационный музей страны?
Вся разница лишь в том, что наш музей не основан государством – мы частная некоммерческая организация.
– Какие вообще перспективы у частных музеев в Эстонии, если смотреть на огромный рынок культурных учреждений? Почему такое неравное отношение?
Я уже предлагал внести изменения в закон: выбрать по конкурсу ведущий музей в каждой сфере и обеспечить его стабильным финансированием, независимо от формы собственности. Так у всех была бы возможность претендовать, было бы к чему стремиться.
Но политической воли для этого просто нет. Обычные отговорки: «денег нет и не будет», «если вам дадим – у кого-то отнять придется».
Я предлагал и другой вариант – чтобы государство взяло Музей авиации на свое попечение. Мне ведь не нужно ничего лишнего – просто компенсация за землю, на которой стоит музей, и хоть какая-то отдача за 25 лет работы. А не просто «пожали руку и спасибо».
– О каких суммах идет речь? Вдруг кто-то всерьез задумается о собственном музее авиации?
По моим расчетам, имущество, вложенное мной в музей за эти годы, без учета какой-либо господдержки, составляет порядка 2–3 миллионов евро. Идеальный вариант на мой взгляд, если бы музей стал филиалом Военного музея.
Другой, более реальный – государственная поддержка в размере 210 тысяч евро в год. Этого хватит, чтобы нанять научного сотрудника, руководителя по развитию и мастера по техобслуживанию. Тогда мы смогли бы нормально работать и всё покрывать. Грустная правда в том, что если такой музей оказывается в прямом подчинении государства, то за год туда может спокойно «уйти» миллион. По моим подсчетам, мы бы справлялись с этим в пять раз меньшей суммой.
За 25 лет я обошел всех министров, которые хоть как-то касаются темы. Они приходят, уходят… Идея, кажется, всем нравится, никто не остается равнодушным. Но продвигать ее никто не хочет. Даже на миллиметр.
– Как выглядело это место 25 лет назад?
Тогда здесь, на территории сегодняшнего музея, простиралось довольно милое капустное поле. Мы стоим на земле моей семьи. Со временем музей разрастался, приходилось докупать участки, чтобы всё уместилось. В самом начале, в 2000 году, мы воткнули флагшток на клочке бывшего пастбища и выставили на всеобщее обозрение списанный вертолет Ми-8. Так всё и началось. В нижнем здании, которое мы построили для своих нужд (сегодня это корпус B), разместились модели самолетов – тогда еще небольшой, но уже важный шаг.
– Что должно произойти в голове человека, чтобы вдруг возникла мысль: построю-ка я авиационный музей?
Я с детства жил на улице Пуйестеэ, прямо рядом с военным аэродромом на Раади. Так что эта мысль засела у меня в голове еще тогда. В 1969 году, когда я учился в политехе, по телевидению увидел, как на первый полет поднялся шведский истребитель Saab Viggen 37. И подумал: как бы здорово было увидеть его вживую и показать всем интересующимся в Эстонии. Сейчас у нас в музее он действительно есть.
Был и более бытовой повод. У меня скопилось столько моделей самолетов, что жена пригрозила выгнать из дома вместе с «всем этим барахлом». В какой-то момент у меня было около 150 моделей, и пришлось искать им новое место – так они и переехали в только что построенное здание. Сегодня у нас более 800 моделей.
А дальше… Аппетит приходит во время еды. Захотелось уже настоящий самолет. Когда я был депутатом Рийгикогу, поинтересовался у американского военного атташе Хендриксона, выходца из Эстонии, нельзя ли было бы привезти в музей списанную технику из США. Он вселил надежду, сказал, что возможность есть. Позже выяснилось: американцы не передают военную технику частным музеям. Если бы музей был государственный – совсем другой разговор.
– А как вообще удалось собрать в Эстонии такую пеструю коллекцию летающих машин?
Как и во многих делах, все решают удача и правильный момент. Боевые самолеты служат десятилетиями. Мне просто повезло – я оказался в нужное время в нужном месте, когда во многих странах происходила смена поколений военной авиации. Следующее такое «окно возможностей» может открыться разве что лет через 30–40.
Нам удалось пополнить коллекцию самолетами из Швеции, Финляндии, Италии, Швейцарии, Великобритании, но больше всего – из Польши и Украины.
Вот пара ярких примеров.
Украина. Наше письмо с просьбой о передаче самолетов президент Ющенко получил через тогдашнего президента Эстонии Арнольда Рюйтеля. Ответ был положительным: подарим Эстонскому музею авиации три самолета. Но на практике оказалось, что «подарок от бедной страны» может обойтись дороже, чем покупка у богатой. Всё вместе – транспорт, логистика, «особые организационные расходы» – вышло нам в копеечку. К счастью, EAS помог с финансированием.
Польша. Военно-транспортный самолет АН-26 с 26 авиаинженерами на борту прилетел прямо в Юленурме. Они ждали, пока пять грузовиков доставят разобранные самолеты в Эстонию, и тут же, прямо под открытым небом, (ведь ангаров у нас тогда еще не было) собрали их обратно. Работали целую неделю за счет польского государства, не попросив ни цента. Моя задача была простая – кормить ребят, и всё!
– Коллекционерам марок, наверное, попроще? Весь «экспонат» в конверт помещается, и доставка не обходится в разы дороже самой марки?
Есть такое. У нас всё немного иначе: у самолета, конечно, снимаются крылья, а чаще всего и хвост. Высота хвоста у истребителя может достигать пяти метров. С таким грузом на трассу не выедешь, в габариты не влезешь.
Хотя бывают и исключения. Например, шведский истребитель Viggen, переданный нам в долгосрочное пользование, сам прилетел в 2005 году на аэродром Юленурме. Только тут с него сняли двигатель и вооружение, остальное заняло свое почетное место в экспозиции. Кстати, возвращение этих снятых частей обратно в Швецию стало целой историей: эстонская погранслужба всё конфисковала, потому что вывоз оружия у нас запрещен. То, что боевой самолет до этого сам прилетел и уже здесь был разобран, в наших законах как-то не предусматривалось…
Сейчас пополнять коллекцию почти невозможно. Из-за войны в Украине ни на Востоке, ни на Западе ничего боеспособного больше не списывается – мало ли, что еще пригодится. Из Украины теперь даже пустую гильзу не вывезешь, не то что самолет или ракету. Ну а с Россией…
Мы когда-то даже письмо Путину отправляли, через наших тренеров по борьбе. Он как раз только стал президентом – и, значит, главнокомандующим. Напомнили ему, что в Тарту был военный аэродром, может, захотят передать что-нибудь уникальное в наш музей. Знаем точно – письмо он получил. Но, как говорят сами русские: «Ни ответа, ни привета».
В другой раз сотрудничество с Россией вроде бы почти удалось – была согласована встреча с генералами на авиасалоне в Москве. Но буквально накануне у нас тут снесли «Алёшу», в ту самую бронзовую ночь. Через пару дней пришло письмо с извинениями, мол, увы, не получится – график не позволяет.
– В каком направлении должен развиваться музей Вашей мечты? О чем Вы по-настоящему мечтаете?
Прежде всего, нам необходим теплый ангар. Только тогда мы сможем выставлять электронное оборудование, которое на открытом воздухе просто не выживает. Хотелось бы больше мультимедиа, современных и интересных интерактивных экспонатов, где посетитель может не просто смотреть, но и участвовать – стенды, симуляторы, обучающие игры. Было бы здорово организовывать обучающие лагеря, мастер-классы, занятия. Всё это возможно, если есть теплое помещение.
Мы также заинтересованы в создании условий для испытаний дронов и новых технологий на нашей взлетно-посадочной полосе, вместе с партнерами и разработчиками.
С грустью смотрим в сторону Таллинна, где один за другим вырастают дворцы из стекла и бетона, а мы всё еще держимся за землю – в прямом смысле.
Нам уже не хватает места для размещения самолетов и вертолетов, нужно расширяться. Но, если честно, мечтать я не люблю. Я предпочитаю планировать и действовать. Чтобы однажды на нашей площадке появились и F-15, и F-16. А может, и оба, да еще и Hornet. С востока – МиГ-29 и Су-27. Вот тогда я смогу сказать: всё, с коллекцией доволен. Ну, почти…
– Хоть раз жалели, что ввязались в это безумие, которое тянет из Вас все силы уже столько лет?
Ни разу. Наверное, я фаталист. Назад не оглядываюсь – всё, что важно, впереди. Цель на горизонте. А может, и дальше.
– Что бы Вы пожелали музею к 25-летию?
Если сравнить с человеком, то 25 лет – это время, когда уже получено образование, и пора набирать обороты в карьере, в жизни, в семье. Главное – слушать себя, прислушиваться к другим и найти свой путь. Человек должен летать, а не ползать!
У нас вечно жалуются, как не хватает инженеров. Прямо острая нехватка! А что делают, чтобы это изменить? Для Министерства культуры сейчас важны перформансы, вязание носков и прочие формы «творчества» – это требует внимания и поддержки. А инженерия в понятие культуры не вписывается!
С самого начала мы с музеем ставили цель – пробудить в молодежи интерес к инженерному делу. Очень надеюсь, что музей и через 5, и через 10, и через 50 лет будет эту цель нести и выполнять. Даже без меня. Чтобы отсюда люди уходили с мечтой – стать инженером, техником, пилотом.
И мы всё так же ждем политиков, которые помогут обеспечить устойчивое будущее Эстонского музея авиации.
Фото: Алипи Борин