Полный переход русскоязычных школ на эстонский язык обучения ‒ правильная идея. На уроках можно выучить правила, слова, фразы, но овладеть иностранным языком невозможно. Конечно, реформа должна была бы быть менее импульсивной, более продуманной и подготовленной. Естественно, ученики и родители столкнулись с новыми вызовами и многочисленными трудностями. Наше восприятие сегодняшней ситуации я предлагаю увидеть через историческую призму ‒ сопоставить с проблемами, которые возникали у русских школ в связи с преподаванием эстонского языка и которые обсуждались на родительских собраниях в советское время.
1 октября 1947 года в Таллиннской средней школе № 6 на родительском собрании мама одной ученицы пожаловалась на учительницу: «Дочка и её подруга жалуются на преподавание эстонского языка, заявляя, что преподаватель непонятно объясняет или вообще не объясняет урока, а требует выполнения. Например, дает задание перевести, а «слова вы должны знать», заявляет преподаватель».
В ходе дальнейшего обсуждения были установлены другие «ненормальности» в преподавании эстонского языка: преподаватель своим отношением к девочкам поставил их против себя; преподаватель допускает грубость в отношении девочек, даже применяла силу; преподаватель допускает антисоветские выражения, например, «вот у меня в эстонской школе», подчёркивая какое-то преимущество эстонской школы. (1:39). Из протокола родительского собрания остаётся неясным, что имелось в виду под применением силы (вряд ли использование физической силы – дисциплинарное или иное наказание по отношению к учительнице вынесено не было).
С одной стороны, мы видим отсутствие необходимой профессиональной (педагогической, методологической) подготовки и опыта преподавания эстонского языка как иностранного. В указанному случае также у учительницы проявилось нежелание преподавать эстонский язык ученицам русской школы. С другой стороны, в послевоенное, сталинское время учителю эстонского языка было тяжело (приходилось доказывать свою советскость, а любое замечание могло быть расценено как антисоветское). Напряжённая атмосфера на уроках, естественно, возникала и потому, что школы испытывали острую нехватку в учебниках. Из протокола от 19 октября 1951 г.: «плохое снабжение учебниками эстонского языка, всего три книги на класс» (2:13 об.).
В 1952 г. был издан учебник эстонского языка для II–IV классов русских школ. Его авторами были Н.Алексеева, Е.Екимова, Р.Пэнтре, М.Селедетс. Чем пользовались учителя и как преподавали эстонский язык на уроках в послевоенное время? Обращался ли кто-то к учебникам эстонского языка для начальной русской школы, написанным А.Анисимовым, Э.Миккелем, М.Нурмиком и неоднократно переиздававшимся в 1930-е годы? Или учителя опасались пользоваться учебниками, изданными во время Эстонской Республики? Эти вопросы требуют ещё изучения.
Начиная с 1960-х годов ситуация с учебниками эстонского языка в целом нормализовалась. Конечно, всегда возникали трудности с отношением некоторых учеников к изучению эстонского языка. На собрании, проходившем 31 января 1963 г. в Таллиннской школе №6, родители были обеспокоены тем, что «на уроке эстонского языка много безобразий». Было высказано и принято предложение создать «группы, чтобы родители присутствовали на уроке эстонского языка» (3:15). Сведения о деятельности этой группы отсутствуют в последующих протоколах.
Другой пример из повседневной жизни Силламяэской средней школы №3. На заседании родительского комитета 15 октября 1968 г. ученика спросили о причине плохого поведения на уроке эстонского языка. Последовал ответ: «Раньше всерьёз не занимался, а сейчас никто ничего не понимает» (4:67). В таком отношении учеников к изучению эстонского было виновато, в том числе, руководство школы. 28 ноября 1966 г. на собрании 206 родителей учеников 5–10-х классов был задан вопрос завучу: «Из каких соображений в 5-х классах не ведётся преподавание английского и эстонского языка?» (4:13 об.). Согласно воспоминаниям доцента ТУ Е.И. Костанди, учившейся в Силламяэской средней школе №3 в 1970–1974 гг., с 7-го по 10-й класс уроков эстонского языка не было.
С этой же проблемой ещё раньше столкнулись русские школы в Нарве. 20 сентября 1960 г. на собрании в средней политехнической школе №6 родители поставили вопрос: «Почему не преподаётся урок эстонского языка и уроки ручного труда» (5:1 об.). Ситуация во второй половине 1970-х годов оставалась до конца не разрешённой. В сентябре 1976 г. отец ученика на общем собрании в Нарвской средней политехнической школе №11 «поднял вопрос об изучении в младших классах эстонского языка» (6:50).
Нехватка преподавателей, а также отсутствие действительного участия и бескомпромиссного контроля Минобразования ЭССР за преподаванием эстонского языка создавали ситуацию, по крайней мере на Северо-Востоке Эстонии, когда эстонский преподавался не во всех русских школах или классах. Важно отметить, что родители, хотя и не все, были действительно обеспокоены отсутствием или качеством преподавания эстонского языка. Вспышки энтузиазма родителей по отношению к тому, чтобы их дети могли учить эстонский язык, можно найти уже в 1950-е годы. Правда, для этого было необходимо одно важное условие – смешанная школа, в которой учились бы вместе эстонские и русские ученики.
23 сентября 1953 г. на собрании в Таллиннской семилетний школе №36 мама ученицы поставила вопрос о необходимости создания ещё одной группы эстонского языка в 3-м классе: «Большинство детей изучают эстонский язык со 2-го класса, а некоторые вновь прибывшие учащиеся совсем не изучали ранее этот язык и им очень трудно сейчас» (7:16). Подчеркнём: по мнению этой мамы, дети приехавших в ЭССР русскоязычных родителей должны были изучать эстонский язык, а администрации школы следовало бы создать все необходимые условия.
Спустя три года, осенью 1956 г., на общешкольном собрании один из родителей задал вопрос: «Почему нельзя организовать кружок эстонского языка» (7:26 об.). В результате обсуждения было принято решение о создании кружка по изучению эстонского языка. Два года спустя родителю, недавно приехавшему с семьёй в ЭССР, посоветовали найти и нанять для ребёнка учителя эстонского языка, «чтобы немного подготовить ребёнка к дальнейшей учёбе» (7:36 об.).
Заинтересованность родителей (чтобы их дети учили эстонский язык) не развивалась и не поддерживалась школой, Министерством образования в должной мере. Принципы тогдашней языковой политики отразились в выступлении директора на общешкольном родительском собрании в 1958 г.: «эстонские дети русский язык будут учить, а желаете ли вы, чтобы ваши дети изучали эст. язык – решайте» (7:40 об.). Такая установка подрывала или снижала понимание необходимости и ответственное отношение русскоязычных родителей к изучению их детьми эстонского языка. Это также укрепляло или формировало у советских русских взгляд свысока и на эстонский язык, и на эстонцев (они должны знать русский язык, а мы можем не знать эстонский).
В этом контексте закономерной является ситуация, возникшая 30 лет спустя. 21 октября 1986 г. на родительском собрании в средней школе №3, находившейся в Курессааре на острове Сааремаа, рассматривался вопрос «об отмене эстонского языка для детей военнослужащих». Поводом послужило письмо жены советского военного к министру образования ЭССР Э.Р. Гречкиной. Преподавание эстонского в школе не отменили, а родителям был «дан ответ – учить эстонский язык желательно» (8:42 об.). Рекомендация, конечно, не пробудила интереса к изучению чужого языка и не могла изменить укоренённое, пренебрежительное отношения к эстонскому языку. По сути, «желательно» говорило: можно не учить, но делайте вид, что учите.
Неслучайным является тот факт, что в начале 1990-х, после восстановления независимости Эстонии требование (уже не пожелание) учить эстонский язык, сдать экзамен и т.д. воспринималось, в том числе, как ущемление дозволенной ранее вольности, унижение и наказание со стороны новой власти. Среди причин такого болезненного, негативного отношения был, кроме советской имперской ментальности, также неразвитый, утерянный в советского время интерес к изучению эстонского и в целом иного, чужого языка.
Тимур Гузаиров
Статья написана в рамках проекта «„Nõukogude Lääs“ uuest perspektiivist: individuaalne ja kollektiivne agentsus Eesti NSV igapäevaelu kontaktaladel» (PRG2140).
Источники:
[1]. TLA.R-212.1.4
[2]. TLA.R-212.1.11
[3]. TLA.R-212.1.40
[4]. NLA. F. 105. Nim. 1. S. 3
[5]. NLA. F.82. Nim. 1. S.4
[6]. NLA. F. 86. Nim. 1. S. 8
[7]. TLA. R-192.1.4
[8]. SAMA.376.1.44
Фото: частный архив автора
