Летом в издательстве Postimees вышел первый том «Лексикона традиционной культуры староверов Эстонии», подготовленный сотрудниками кафедры русского языка отделения славистики Тартуского университета. Почему это событие? Об этом мой разговор с профессором-эмеритус Ириной Павловной Кюльмоя и эмерит-доцентом Елизаветой Ильмаровной Костанди.
Беседовал Тимур Гузаиров
Фото из личного архива И.П.Кюльмоя
Почему вы решили составлять лексикон традиционной культуры староверов Эстонии, а не словарь говора причудских староверов?
И.П.: Потому что невозможно составлять только словарь говора, нужно познакомить читателя с тем, кто такие староверы, где они живут, как появились в Эстонии. Интерес к староверам в Эстонии возрос за последние годы, и мне приходилось довольно много лекций читать на эту тему и по-русски, и по-эстонски, и очень разным людям, начиная от школьников и кончая Фондом интеграции. Понятно было, что это не только интерес к языку, а ещё и к культуре, быту, обычаям, традициям.
Е.И.: Я, может быть, добавлю. Всем всегда интересно узнать не только сам говор, но ещё представить языковую картину мира. Потому что язык моделирует наш мир для нас. И «Лексикон» нацелен именно на то, чтобы показать не только сам говор, его особенности, но и то, как в нём отражается представление причудских староверов о мире, та самая языковая картина мира.
«Лексикон» предваряют несколько вступительных статей, например, об истории старообрядчества в Эстонии. Вы даёте краткую характеристику говора Причудья. Из предисловия читатель узнаёт, что первые записи речи причудских староверов были сделаны в 1920–1930-е годы, затем с начала 1950-х до середины 1980-х годов студенты проходили в Причудье диалектологическую практику, затем была пауза, и с середины 1990-х годов экспедиции возобновились. Если сравнить записи речи староверов, сделанные в разное время, что можно сказать об изменениях в языке?
И.П.: Много можно сказать. Первые записи были сделаны уже в 1908 году В.А.Бобровым [см. статью С.Г.Исакова во 2-м томе «Очерков по истории и культуре староверов Эстонии». – Т.Г.]. Записи 1920–1930-х годов были записями не языка, а фольклора. В них есть примечания, касающиеся языка, которые сделал будущий академик и известный лингвист Пауль Аристе. В 1950–1980-е годы ситуация была такая, что у кафедры русского языка Тартуского государственного университета не было магнитофона. Поэтому все записи делались вручную на бумаге. И они, конечно, очень разной ценности. В записях студентов, проходивших диалектологическую практику в Причудье, встречаются и такие слова, которые мы никогда в жизни не слышали и которые никто другой не знает. В целом всё-таки всё прилично. Очень интересные записи сделала будущий преподаватель кафедры русской литературы Елена Владимировна Душечкина, это замечательная тетрадь.
Е.И.: Студенткой я также участвовала в диалектологической практике. Мы ездили в Причудье, жили там неделю. Я была хорошая студентка, но тогда мало понимала, что и как надо записывать. А записывали от руки, не всё записывали. Поэтому неизбежно что-то пропадало. Хотя Елена Владимировна Душечкина очень старательно записывала, но всё равно видно, что это не совсем разговорная речь. Она, скорее, такая, как пишут, а не говорят.
И.П.: В 1996–1998 годах студентки – сестры Бурдаковы, Оля и Наташа – начали, тогда на кассетах, записывать причудский говор, у них бабушка жила в Калласте. Исследовательская группа на кафедре начала складываться, когда Павел Григорьевич Варунин предложил нам вместе провести конференцию. Она состоялась в 2000 году, тогда же вышел первый сборник научных статей кафедры «Русские староверы за рубежом». И мы стали более активно интересоваться говором староверов. В 2003 году мы получили грант на один год от Фонда развития предпринимательства, и тогда мы уже начали заниматься всерьёз и поехали в экспедицию. Состоялась замечательная встреча в Воронье. Мы были рекомендованы как люди, которым можно доверять, и все мы разбрелись по нашим старушкам.
Если говорить о том, что изменилось за 22 года, то многое, конечно, изменилось. Во-первых, носителей причудского говора остаётся всё меньше и меньше. С ними во многом уходит этот замечательный говор. На моей памяти, в 2003 году еще можно было услышать плюсквамперфект [глагольная форма, означающая давнопрошедшее время. – Т.Г.]. Например: «А вот был старичок такой молился» или: «У меня была Таня родилась». В записях последних лет я уже не слышала ни разу плюсквамперфекта. Всё равно ещё много остаётся, конечно. Скажем, какие-то словечки у детей, внуков.
Есть ещё и грамматические особенности говора, которых уже меньше. Некоторые из них, по моему мнению, поддерживаются, очевидно, некоторыми эстонскими конструкциями, типа: «Два брата жило тут, зато дом разделёно пополам». В целом некоторое эстонское влияние, конечно, есть, но его не так много. Оно ощутимо всё-таки только у двуязычных людей, когда что-то меняется в синтаксической конструкции фразы.
Можно ли говорить о том, что во время паузы с середины 1980-х до середины 1990-х годов, когда не записывалась речь староверов, вместе со смертью некоторых носителей говора были утрачены уникальные слова?
И.П.: А кто же это знает? Если они утратились, то мы их не знаем. Сейчас я, скажем, воюю с двумя словами, никак не могу выяснить их значение. Или вот слово «кутейник», оно очень многозначное. Марина Кувайцева, нарвский исследователь, издавшая две очень хорошие книги «Застолица. Кухня староверов Эстонии» и «Белая лестовка. Похоронно-поминальный обряд староверов Эстонии», пишет, что «кутейник» – это кружка для кутьи. Я вообще не знаю, чтобы кутью в кружке подавали, но это мои проблемы, может быть. «Кутейник» ещё встречается в значении «сочельник». В «Материалах для словаря русских старожильческих говоров Прибалтики» (Рига, 1963), подготовленных В.Н.Немченко, А.И.Синицей и Т.Ф.Мурниковой, к слову «кутейник» есть пример из Литвы и Латвии, а нашего нет. И делай что хочешь. То ли это сочельник, то ли это не сочельник. Ещё есть другое значение слова «кутейник» – человек, который любит ходить по поминкам. У наших староверов кутью подают только на поминках.
Продолжая разговор о том, что происходит с говором сегодня, хотел бы уточнить: развивается ли говор? Вытесняется ли он русским литературным языком?
И.П.: В принципе говор, конечно, может развиваться, если есть достаточное количество носителей, если есть молодые носители и, что ещё очень важно, если есть среда, в которой он употребляется. Иначе – нет. Один пример. На острове Пийриссаар мы неоднократно посещали дом замечательной респондентки. В соседней комнате сидел сын хозяйки, окружённый по крайней мере тремя компьютерными мониторами, и делал музыкальные передачи для «Радио 4». Наверное, с его точки зрения, что-то могло и развиваться. Но с 2004 по 2011 год мы там не услышали ни одного диалектного новообразования, например, из области технологии. Это бывает редко, вспоминается один пример из 1990-х, когда словом «ваучер» причудские рыбаки стали обозначать мелкую рыбу. Сейчас ситуация такая, что даже уже нового носителя найти трудно. Это всё-таки говор исчезающий.
Интересно, что сами носители иногда не могли ответить на вопрос, что значит то или иное слово. Это, конечно, не всегда показатель утраты. Могли быть различия в лексике по населённым пунктам. Иногда нам говорили, что в той или иной деревне немного по-другому говорят. Встречаются параллельные термины. Например, есть «наведы» – посещение роженицы женщинами; а есть «варуши», от эстонского varrud (посещение роженицы подругами и соседками), – то же самое действо, когда женщины приходят с пирогом.
Е.И.: Вообще само понятие развития очень сомнительное. Что значит «говор развивается»? В нём появляются новые слова, диалектные или что? Я недавно написала для второго тома «Лексикона» такую часть, как «Народная медицина». После долгих сомнений, споров, возражений я всё-таки включила в эту часть такие совсем не диалектные слова, как «дохтур», «фершал», «пярация» (операция), «педицит» (аппендицит), «лякарства» (слово женского рода единственного числа). Это слова не диалектные изначально, но под влиянием диалекта они приобрели какую-то свою окраску, что-то добавилось, поменялся род или фонетика. Наверное, и теперь такие явления происходят. Но сейчас все учились в школе и более-менее знакомы с литературным языком, поэтому неизбежно влияние литературного языка, особенно в его разговорном варианте.
Что вас как профессиональных лингвистов более всего заинтересовало или поразило в говоре староверов?
Е.И.: Одна из наших соавторов пытается всё время установить конкретное значение слова, но его часто нет. Можно одно и то же так и этак назвать или, наоборот, разные предметы, разные явления – одним словом. Так, куриц, готовящихся сесть на яйца, высиживающих или уже имеющих цыплят, называют, порой не делая различий в употреблении слов, «дитя́тница»/«дяти́нуха», «квокту́ха»/«клокту́ха», «цыпля́тница», «наседка», но при необходимости подчёркивают их разные свойства: высиживать или водить цыплят, детей («дитя́тница»/«дяти́нуха», «цыпля́тница»), издавать определённые звуки («квокту́ха»/«клокту́ха»), сидеть на яйцах («наседка»). Многообразие, вариативность меня, пожалуй, больше всего порадовали.
И.П.: Меня заинтересовало, прежде всего, то, как язык, существуя 300 лет в окружении другого языка, сохранился – не как менялся, а как сохранился. Во-вторых, меня, конечно, заинтересовала грамматика и влияние эстонского языка. Хотя поначалу мы иногда, по своему не очень глубокому ещё знанию, просто не понимали, что в некоторых случаях это не влияние эстонского языка, что в каких-то северных говорах есть похожее явление, тот же северо-западный перфект. Эстонский язык немного помогает его сохранить в причудском говоре. Конечно, интересный вопрос и то, как сохранению говора помогает вера.
Для староверов, которые сюда пришли, важно было жить среди эстонцев, общаться с ними, иметь добрососедские отношения, чтобы было проще, как они говорят, «работать в эстонцах на хуторах». Во второй половине 1980-х годов писали, что эстонским языком владеет 3% русского населения страны, у староверов, однако, это количество было 15–20%. Значит, им это было важно и нужно, но при этом они всё-таки сохранили свой говор.
Е.И.: Добавлю, что буквально в последние три года, в силу известных ужасных обстоятельств, чаще имея дела с украинским языком, я вдруг увидела, как много в этом говоре слов, похожих на те, которые слышу в украинском языке. Например, из лексики раздела о домашних животных: «скорлупа» – литературное, один из вариантов в говоре – «шкорлупа», украинское – «шкаралупа»; русское литературное – «козий», один из вариантов в говоре – «козиный»/«козелий», в украинском также есть «козиний»; «кошачий» – русское литературное, в говоре есть «котячий», украинское – «котячий».
Какие слова вас удивили? Может, некоторые слова вы включили в свой словарь? Я, например, обогатился словом «сухорадка» – грязь на теле человека, которая образуется путём трения при мытье.
Е.И.: Я обогатилась словом «отрастёлок» в значении «ребёнок». Слово многозначное: это и росток растения, и детёныш животного, например, телёнок, и просто ребёнок. Я даже поздравляла некоторых молодых мам с тем, что у них появился «отрастёлок».
И.П.: Для меня, например, это было слово «душник». Интересное, но проблемное, опять же многозначное. «Душник» – это и отверстие над дверью для выхода дыма в бане по-чёрному, и отверстие над каменкой, куда идёт дым в бане, а ещё это отверстие в дымоходе для трубы самовара. Кроме того, это такая штуковина, которая затыкает это отверстие, чтобы потом было тепло.
При чтении «Лексикона» я отметил, что значения многих слов мне понятны без словарной статьи. Также во многих случаях, конечно, я нуждался в пояснении или в контексте. Что такое, например, «кипка», «тяган», «прошва», «гуня», «подгнетить»? Мой вопрос: какие слова застали вас врасплох?
И.П.: Таких случаев довольно много, конечно. Те же «сухорадка», «кутейник». Вот слово «отпуск». Это не отпуск в литературном языке, не то, что в новом православии «отпуст» – прощальные слова священника. У староверов это слово обозначает молитву, которую читают, когда опускают гроб в могилу. И «отпускать» – это, с одной стороны, гроб опускать в могилу, а с другой – читать молитву над этим. И ещё: узнаешь значение, но часто не знаешь, как это передать по-эстонски, с чем мне неоднократно приходилось сталкиваться.
Е.И.: Да, очень много названий болезней, лекарственных трав всяких, значения которых мы выяснить не можем до конца. Например, слово «чвыриться». Это как бы «мне нездоровится» – «вот оно у меня всё чвырится». Я выздоравливаю, но никак не могу выздороветь. Что-то ко мне пристало и чвырится.
«Колушка» – это может быть и болезнь или очень тяжёлое, почти предсмертное состояние. А может быть и какой-то дух, вроде как «лихоманка меня схватила» – «вот колушка меня поколола». «Шат» – пошатывание от болезни, усталости; «чаремнушки» – сыпь (в говоре – «осыпь») на коже; «хмара» – сонливость, слабость; «ряпушка» – предположительно, корь; «пашова» – любая заразная болезнь, зараза, мор.
Носители говора осознают, что они говорят на говоре?
И.П.: Да, конечно. Языковая рефлексия у них очень развита. Они сравнивают. Регулярно говорят: «Вот это по-правильному так, а у нас так»; «А вот это тут так, а у нас так». Одна из первых моих записей: «А что мы говорим? Мы неправильно говорим». И после этого начинают выдавать свои слова. Они понимают, что это что-то другое. Говор, действительно, ненормированный язык. Но в говоре тоже есть своеобразная норма. Раз они понимают, что в той деревне по-другому говорят, значит, в этой деревне своя норма есть всё-таки. Но она нигде не зафиксирована.
Расскажите, пожалуйста, как происходит запись говора.
И.П.: «Здравствуйте, Анна Семёновна. Мы такие-то. Мы из Тартуского университета. Нам очень интересно, чтобы вы рассказали, как вы жили раньше, что происходило, как вы там что-то делали, как замуж выходили, как муж за вами ухаживал». Что мы слышим в ответ? «Ой, да я ничего не знаю». «Я ничего уже не помню». Обычный, стандартный ответ. После этого следует от нас какой-нибудь конкретный вопрос. Например: «Скажите, мы слышали, что замуж, говорят, выходили увозом – что это значит?» И вот тут бабуля начинает вспоминать и рассказывать.
Когда-то Ольга Геннадьевна Ровнова сказала: есть бабушки «что» и есть бабушки «как». Бабушка «что» отвечает на конкретный вопрос. «Что такое „кипка“?» – «Вот такая деревянная шайка с одной длинной дощечкой». А бабушка «как» говорит: это вот такое-то, что-то с этим делали так-то и т. д. Как правило, всё-таки удаётся разговорить так или иначе.
Бабушки всегда лучшие респонденты, потому что у них меньше влияния литературного языка на говор. Мужчины служили в армии, занимались отходничеством (строительными работами в городах) и т.д. Единственный случай был, когда мужчина, носитель говора, сам к нам пришёл, был на Пийриссааре (интервью с ним есть во 2-м томе «Очерков по истории и культуре староверов Эстонии»). Ему было уже 90 лет, и он думал, что корреспонденты приехали. А корреспондентов он любил. Но он нам замечательно и очень подробно рассказал о рыбной ловле и ещё о многом.
Когда мы ездили в Причудье почти всей кафедрой в 2014 году, то мы ходили вдвоём: более опытный диалектолог вместе с менее опытным. Важно не прерывать друг друга во время интервью с респондентом. Ждём, когда одна тема будет закончена, тогда следующая берётся. Нельзя прерывать и влезать со своими вопросами, вдруг возникшими в голове. Есть некоторая этика диалектолога – что и как спрашивать, как реагировать на слова респондента, что публиковать. Сейчас, например, мы не имеем права публиковать имена наших респондентов.
Первый том «Лексикона» охватывает дом и домашнее хозяйство. Каким сферам культуры будут посвящены следующие тома?
И.П.: Планируется три тома. Второй том – «Верования и традиции». Он начинается с раздела «Вера», которая, конечно, основа всего и отражается везде и всюду. А также: «Народный календарь», «Кухня», «Сватовство и свадьба», «Семья», «Детские игры», «Одежда», «Народная медицина», «Похороны». Для третьего тома «Лексикона» есть пока только наброски. «Природа и труд». Возможно, «Человек».
В какой момент вы начали целенаправленно работать над составлением «Лексикона»?
И.П.: Одиннадцать лет назад. Идея появилась в 2014 году. В 2008 году в Тарту вышел «Словарь говора староверов Эстонии», составленный О.Н.Паликовой и О.Г.Ровновой. Его целью было показать школьникам диалектные слова, которыми пользовались и пользуются поколения жителей Западного Причудья, рассказать через них об истории и обычаях староверов. Интерес к своим корням поддерживался тогда ещё и преподаванием церковнославянского языка в школах Причудья. В целом это словарь диалектный, но в нём всего тысяча лексем. Нам стало понятно, что нужно сделать что-то побольше. До этого было издание «Материалы для словаря русских старожильческих говоров Прибалтики» 1963 года, но оно всё-таки очень краткое, в нем далеко не всё есть. Профессор Даугавпилсского университета Е.Е.Королёва успела составить первые два тома «Диалектного словаря староверов Латгалии» (2017, 2020), дошла до буквы «Ж». Это тоже послужило некоторым примером и толчком. И мы решили, что надо делать лексикон с комментариями.
Е.И.: К тому же накопилось очень много материала. Почти все, кто тогда работал на кафедре русского языка (а тогда сотрудников было больше), в той или иной мере занимались этим материалом. Его осмысление тоже накапливалось в виде докладов, статей. Студенты начиная ещё с середины 1950-х годов писали дипломные, бакалаврские, магистерские работы о староверческом говоре. Весь накопленный опыт мы постарались учесть и отразить в списке литературы.
И.П.: В 2014 году у нас был кафедральный выезд в поселок Кольки. И Ольга Геннадьевна Ровнова ещё была с нами. Жили в летних домиках. (К сожалению, их владелец умер, и этой возможности больше нет.) Ходили и собирали говор. Это было ещё одним таким толчком, когда все уже включились в сбор материала. И собрали мы много. К 2018 году у нас было больше 300 часов записей.
Также важно отметить, что в 2011 году мы получили грант от Министерства науки и образования Эстонии. Нас постоянно поддерживает Центр народной культуры (программа поддержки культурного наследия Причудья). Ценной была помощь и от Фонда развития предпринимательства, Эстонского научного фонда, Министерства культуры Эстонии.
Многочисленные экспедиции, пять научных конференций и сборники, посвящённые языку и культуре старообрядцев Эстонии, работа над «Лексиконом». Чем для вас стала другая – староверческая – культура? Что изучение этой, для вас чужой, культуры позволило вам увидеть иначе, острее?
Е.И.: Меня всегда интересовала прагматика языка, то, как в языке проявляется человеческое в широком смысле слова: оценки, цели, установки, взгляды на мир. В общем, человек в языке. В работе над «Лексиконом» я получила для себя очень много материала – интересного и неприглаженного. Кроме того, я вживую познакомилась с ещё одним вариантом языка. До этого я всё-таки была больше знакома с литературными вариантами, с разговорной речью. Когда появились магнитофонные записи обычной разговорной речи, то все были просто, можно сказать, в шоке. В 1960-е годы это вызвало ощущение революции. Оказалось, что мы все говорим не так, как полагали, что мы говорим. Говорим с ошибками, перебиваем и т.п. И тогда по-настоящему начали изучение вариативности языка. Причудский говор для меня был интересен как ещё один лик языка вообще.
И.П.: Меня заинтересовало, как люди сохранили свой язык. И я, в общем, на это получила здесь ответ. Изучить опыт причудских староверов было бы ценно и тем, кто занимается интеграцией. И, конечно, русским надо бы задуматься над тем, как сохранять свой язык.
В Причудье была своя «школа» изучения эстонского языка. Дети начиная с 7–8 лет могли «ходить в поле», т.е. работать на эстонских хуторах, например, полоть, пасти скот. Сколько угодно рассказов о том, как хозяйка посылает ребёнка куда-то за чем-то, а он не знает, что это такое. Идёт, например, в баню за чем-то и не понимает, что принести. Наконец хозяйка приходит и показывает. Так изучался язык.
Е.И.: Я, может быть, скажу не про себя, а про всех нас. Анастасия Игоревна Рыко, которая работает над вторым томом «Лексикона», Алессандра Деци, недавно защитившая докторскую диссертацию, – они очень заинтересовались проблемами самоидентификации молодых староверов. Они специально их записывали, написали статью, собираются выступить с докладом на нарвском семинаре Esto-Russica. Для них важно изучать то, как староверы себя идентифицируют. Это, может быть, интересно и для той, и для другой ещё и потому, что Анастасия Игоревна родом из России, а Алессандра – из Италии.
«Лексикон», благодаря гранту Фонда Postimees имени Яана Тыниссона, прекрасно издан, в твёрдой обложке. В этой книге – место, слова, люди, культура, история. Всё это здесь представлено и сохранено. И всё же я, думая о говоре и культуре Причудья, спрошу: что остаётся от прежнего времени?
И.П.: Понимаете, говоры и в России исчезают, просто медленнее. Их не поддерживают. Что происходит в Эстонии с эстонскими говорами сейчас? Говор Кодавере, который близок к нашим староверам географически и по времени, почти искусственно поддерживается. Южноэстонский всё время поддерживался, как и говор Сааремаа. Всё это несколько искусственная поддержка, но без поддержки говор постепенно исчезает. Да, ещё будут сохраняться какие-то лексемы, какие-то синтаксические конструкции, но их будет всё меньше и меньше. Как долго? Не знаю.
Носители причудского говора ещё говорят о культуре, быте. И знают их. Даже те, кто переехали в город в начале 2000-х годов. В то время в деревнях не было работы, сейчас немного лучше. Тогда мы слышали сколько угодно разговоров о том, что вот лук мы выращивали, раньше в Ленинград возили, теперь девать его некуда, только себе. Сегодня причудский лук очень ценится, поскольку прекрасно хранится, сейчас он дорожает и дорожает.
Если культура, традиции сохраняются, остаются, то с языком ситуация сложнее. Лексика, которая даже не церковнославянская, пока ещё есть. Например, выражение «на кромку». Что это такое? Это то, как федосеевцы завязывают платок. Он не складывается треугольником, а надевается четырёхугольным, закрывает лоб и не завязывается, а закалывается булавкой. Вот такое «на кромку» скоро исчезнет.
Раньше, в 1990-х, в школах Причудья церковнославянский язык преподавался. Были летние лагеря. Павел Григорьевич Варунин и его жена организовывали, активно участвовали, приглашали преподавателя. Его пару лет назад не стало – и лагерей нет. Если у молодых это поддерживаться не будет, то исчезнет.
Преподаватель чешского языка нашего отделения Ирина Валерьевна Абисогомян работает также в школе. Школьники сейчас пишут исследовательские работы. Одна девушка с причудскими корнями написала под руководством Ирины Валерьевны такую работу про староверов, сделала выставку, на которой мы были. Вот если бы школы это как-то подхватили, темами исследовательских работ могли бы быть культура, традиции, обычаи, говор староверов Причудья! Всегда можно найти что-то, описать какие-то реалии. Мы же не всё можем описать в «Лексиконе». Всё равно что-то остаётся за пределами.
Е.И.: Я, может быть, добавила бы каплю оптимизма. Всё-таки, вы знаете же, неизбежно всё исчезает. Древний Рим тоже исчез, латынь. Это неизбежный процесс. Если язык не меняется, он мёртвый. Живой язык обязательно меняется. Но он не исчезает в прямом смысле слова. Что-то от него всё равно остаётся, входит в чей-то оборот, где-то ещё сохраняется, пусть не в виде такого говора, но всё равно что-то будет жить. С другой стороны, поскольку говор исчезает, особенно важно всё это зафиксировать и хотя бы в какой-то мере сохранить, в более полной мере, чем было сделано до настоящего времени. Может быть, кто-нибудь когда-нибудь ещё что-нибудь сделает.